Сказка

[volha-r]

честно утащена у Тэм Гринхилл, дабы могли полюбоваться все, а не только я...)


И да, про Ангела...)
и про Зиму)

Зимняя сказка

Шёл по осенней земле ангел. Он бы грустный и бескрылый, и всё от того, что жизнь была не добра к нему. А много ли можно изменить в жизни, когда нет крыльев? Дождинки падали с голых ветвей, как тяжёлые слёзы, и казалось, весь мир плачет вместе с печальным странником. Чавкала грязь под ногами - не должна бы, а чавкала. А всё потому, что никакая бесшумная поступь не заставит грязь замолчать…Ангел шёл и печально думал о том, что яркая танцовщица Осень превратилась в старуху в лохмотьях из палых листьев, и мнилось ему, что всё в мире меняется только к худшему. И даже хотелось повеситься, но ангелам, даже бескрылым, это строго запрещено.
Мокрая тяжёлая глина вздрогнула от перестука копыт. Кто осмелился без страха скакать по скользкой распутице, кому не жаль коня и чистоты одежд? Ангел поднял голову и увидел вдалеке белого всадника – он быстро приближался, и синие холодные сумерки шли за ним, накрывая уставшую от дождя землю. Холодом дохнуло на странника, когда белый красавец - конь остановился по приказу прекрасной хозяйки. Зашуршали парча и шёлк ослепительных одежд, Госпожа нагнулась с седла к страннику и глянула на него тёмно-синим взглядом.
- Куда идёшь, Вестник? – спросила тихо, как ледяные ветви вздыхают под слабым ветром…
- На встречу судьбе, куда глаза глядят – ответил ангел, и вдруг устыдился своих грязных одежд.
Улыбнулась всадница – и словно лунный луч скользнул по ледяным узорам…
- Ну, так уж вышло, что навстречу тебе я попалась, и глаза твои на меня глядят, хоть и печальны они. Стало быть, я и есть твоя судьба, и теперь тебе за мной идти. Впрочем…не успеть тебе за мной пешим. Садись позади меня – конь мой –волшебный и двоих легко вынесет!
- Что ты, Госпожа! Долго я был в пути, и одежды мои в грязи осенних дорог. Я запачкаю тебя!
Засмеялась гордая всадница и ветер взметнул с ветвей последние мокрые листья. Протянула узкую тонкую руку в серебряных перстнях:
- Делай, как я велю. И не думай ни о чём. Ныне – моё время. И только безумец станет с молодой Зимой спорить!
Коснулся ангел руки и удивился – она была тёплая. А Зима ему: «Чего тут удивляться – я всё-таки живая! Последний раз говорю – идём со мной!» Ничего не оставалось бескрылому бродяге, кроме как послушаться и скоро они уже скакали по звенящей земле, и кончился дождь, а с холодного чёрного неба смотрели зимние звёзды.
Очнулся ангел на высоком ложе, застланном горностаевыми шкурками. Приподнялся на локте, погладил рассеянно блестящий мех, тяжело вздохнул – жалко ему стало бедных зверушек. Госпожа вошла в чертог неслышно, посмотрела на гостя:
- Чего горюешь? Не рад моему гостеприимству?
Смутился ангел, опустил глаза:
- Прости хозяйка…пожалел вот горностаев. Хоть и тёплый у них мех, всё одно жаль их на одеяло…
Засмеялась Зима, и в ответ зазвенело ей морозное эхо
- Ишь, о зверушках убиенных он печалится!- а потом хлопнула в ладоши, крикнула короткое «кыш!», и разбежались юркие зверьки по ледяному дворцу. – Зря грустишь, это мои особые, чудесные горностаи. Будет нужда они снова тёплый покров соберутся…Давай лучше о тебе подумаем, посмотрим, как тебе помочь…
Пожал плечами ангел, улыбнулся грустно, а Зима продолжала:
- Сделаю я для тебя крылья изо льда и снежной пыли, из морозных узоров и звёздного света. Но для этого нужно чтобы зайцы – младшие служки мои - накатали снежков. Из снежков я спряду нитки а из ниток – кружево…
Посмотрел ангел на госпожу удивлённо:
- Разве выдержат меня кружевные крылья?
- Эх ты, ну разве можно быть таким маловерным! – Зима укоризненно покачала головой, и свет расплескался в её царском венце тысячей искр.
- Станешь тут маловерным, когда крылья потеряны! – в глазах ангела заблестели слёзы. – Странно выходит – чем сильнее крылья, тем больше веры…Или наоборот?
Улыбнулась Зима: « Вот и посмотрим, как оно. Будешь помогать мне – дело пойдёт быстрее. Вот тебе дудочка серебряная – выйди во двор, сыграй на ней – пусть зайцы прибегут. Скажи им, что госпоже нужны снежки из молодого чистого снега! Иди, не теряй время!»
«Дожил, - подумал ангел, спускаясь по ледяным ступеням – иду во двор, зайцам на дудке играть». Но вдруг от этой мысли стало ему весело – и последние ступени пробежал он легко и быстро, не боясь упасть и не глядя под ноги…Голос у дудочки был звонким и очень-очень красивым. Играл ангел на ней, стоя на широком дворе под ранними звёздами, и сердце его наполнялось радостью. И казалось, что он совсем забыл о том, зачем госпожа дала ему дудочку. Снежок разбился прямо у ног гостя, мелодия оборвалась, а заяц прижал уши и зажмурился. Ангел засмеялся, глядя как обидчик подглядывает за ним одним глазком. Наклонился, набрал пригоршню снега из-под ног и попал зайцу точно по носу. Знакомство состоялось. Когда снежки собрали в большие корзины и принесли в чертоги, госпожа Зима уже сидела за прялкой и ждала. Посмотрев на своего гостя – немного мокрого и растрёпанного, но похоже, счастливого, она улыбнулась и принялась за работу.
Когда нитки были готовы, пришёл черёд средних служек – белых медведей - воду серебряную носить. Для особого, волшебного льда. Мишки впрягались в бочку, и спорили, на чьём загривке будет ангел сидеть, когда воду начерпают и в мастерскую потащат – в форму заливать и основу для крыльев делать. Ангел противился этим спорам, объяснить хотел, что вполне может и пешком ходить, потому что странник. Но упрямые медведи ворчали, что перечить сильному нехорошо, да и где он ещё на спине могучего белого зверя прокатиться! И когда работа заканчивалась, ангел в благодарность кормил косолапых белым сахаром с руки и рассказывал про свои долгие скитания по дорогам. Медведи любили сладкое, и заедали им горечь странничьих рассказов. А госпожа Зима звенела льдинками, сплетала кружево, но работы своей никому не показывала….
Время шло. И вот однажды пришёл к зимнему чертогу дивный серебряный зверь чародейской природы – единорог. И вышла к нему Зима, шурша простыми белыми одеждами из невесомого шелка. Ангел смотрел на то, как госпожа кормит единорога тёплым хлебом с ладони, и затягивались на душе глубокие раны, и становилось тихо и радостно.
- Вот – сказала госпожа – это тот, кто принёс волшебство. И прочную нить настоящей веры, ибо тот, кто увидел живого единорога – не сможет не поверить в чудо. Он не слуга мне, но верный друг и помощник. Сегодня мы дадим тебе крылья!
Но ангел вдруг понял, что ему совсем не радостно. А даже совсем наоборот – страшно. За долгие годы он отвык от высоты, отвык от крыльев и научился ходить по земле, как смертные. И почти смирился с этим. Об этом невозможно было сказать – на губах лежала печать молчания. И не сказать об этом тоже было нельзя – ведь как принимать дар, если тебе страшно. Сколько бы ангел стоял, беспомощно закрыв глаза и сцепив в отчаянье тонкие пальцы – неизвестно. Но серебряный зверь подошёл к нему, и осторожно положил ему голову на плечо. Дохнул теплом в ухо, сказал беззвучное слово, которое никто кроме ангела не услышал. И ушёл страх и пришла музыка. Госпожа Зима медленно повела по кругу колдовской танец – заструилась ткань невесомых одежд, заблестели ярче камни в венце. Ангел шагнул в круг и звонкое зимнее волшебство повлекло его за собой. И вскоре они танцевали уже вместе, сплетая неведомое заклятие и обращая в прах ненужные оковы. Зима кружилась, ангел счастливо смеялся и мерцающая метель окружала обоих. Они скользили, не касаясь земли. А когда вдруг словно по незримому мановению танец остановился, все увидели за спиной ангела дивной красоты крылья. Сияющее кружево оплетало витражи льдинок, рождая причудливый узор. Свет мерцал в стальных переливах, и чудо становилось живым и самым-самым настоящим. Ангелу хотелось плакать. Ангелу хотелось смеяться. Ангелу хотелось летать….
А когда к Госпоже Зиме слетела на руку мудрая птица ворон, вышел между ними такой разговор:
- Радуешься своему волшебству? Но подумала ли ты, что станет с этими крыльями в тот час, когда он уйдёт от тебя в те земли, где много солнца и нет твоей власти? Так ведь и разбиться недолго…
- Ничего, даже если не устоит моё колдовство перед весенним теплом – не важно. Весной крылья вовсе не нужны, он и не заметит, что их не стало. Ибо такова сила времени пробуждения – чтобы летать, никаких крыльев не надо. А как лето придёт – лучшей поры чтобы ходить пешком по дорогам не придумать, крылья страннику будут только в тягость. Разве что вспомнит он об утраченном полёте только по осени, когда польют дожди и смоют золото в грязь. И клин журавлей потревожит бродягу своим криком. Но тогда уже будет совсем не далек тот день, когда я встречу его на раскисшей дороге. Чтобы вновь увести с собой и одарить крыльями. Так что мне останется только ждать.
Шёл по осенней земле ангел…